@vnjkwness
Участник
Пролог
Я долго решалась на признание самой себе и своим родственникам в том, что приютить бездомного парня с расстройством — это мой уверенный поворот на дорогу к семейному счастью. А когда сказочный путь «через тернии к звездам» рука об руку с любимым превратился в блуждание по кругу с горой на плечах, стало боязно даже смотреть им в глаза.
Запах свободы
Я почувствовала его через месяц от расставания, когда вновь научилась дышать. Но искусство дышать ровно к творческим личностям непостижимо, в этом убедили меня «подсмывшийся» синий шегги; испещренная временем и рисунками акустическая гитара; бледные мраморы — пальцы; и летящий, как бы под Цоя, баритон. Когда он поднял на меня взгляд, к списку пришлось добавить россыпь веснушек по всему лицу и зеленые глаза. Я замерла на секунду: он понял, что за ним наблюдают. Делать нечего. Признав поражение, я бросила в раскрытый чехол от инструмент добрый полтинник. Но на этом история не кончилась.
Пожар начинается сискры
После средненького соло, которое он вывез сугубо на харизме неформального образа, между нами завязался диалог: о стритах, музыке, и непростом студенчестве. Представившись Вадимом, он стрельнул у меня номер и пригласил прогуляться в парк. Не стоило, ведь я, кажется, уже влюбилась.
Нам не требовалось второе свидание, чтобы сблизиться. На следующий же день я привела его к себе в квартиру и он остался на ночь.
Роковой диалог
Вадим — настоящий самородок во всех смыслах и окрасах. Одна встреча с ним бросала меня то в жар, то в холод по многу раз. К счастью, этот молодой человек, сам бросивший разве что вышку на программиста, всегда непрочь поделиться курткой. Для меня наши отношения стали единственной причиной отклониться от маршрута: дом, работа, университет. Теперь я внимательнее следила за своей внешностью, ведь почти каждый день был шанс, что Вадим позовет меня на свидание в какое-нибудь романтичное место. Он мог бы стать для меня новой надеждой на счастье. Затаившееся в начале «бы» отсылает к нашей встрече у меня дома, когда я в конец оставила надежду, что он расскажет мне об этом сам:
— Я все спросить хотела, ты работаешь?
Затишье.
— Только стритую пока, а что?
— Просто заметила, что ты часто у друзей ночуешь, и ходим мы постоянно только ко мне домой, будто своего у тебя нет. — предположила я, шутя.
— Ну, как сказать тебе — выдержал паузу и опустил взгляд — Я бомж пока что. Вот, стритами да социальными пособиями питаюсь. Постараюсь скоро накопить на съем.
Я округлила глаза. Неловкую тишину разгонял лишь не менее неловкий смех Вадима.
— Почему работу не ищешь? Я понимаю, творчество, но зимой струны порвутся от холода. Как дальше то жить?
— На нормальную работу с диагнозам не берут.
— А что у тебя?
Он вздохнул и сдавленно выплюнул:
— Гебефренная шизофрения.
У страха глаза велики?
Я невольно отшатнулась, а Вадим чуть не заплакал. Стало шоком не само наличие диагноза: в моей голове ни единожды всплывали пункты из любительских статей о психических отклонениях разных селебрити, когда я вспоминала о повадках Вадима и находила там целый букет самых разных причин отправить его в дурку. Он хронический эмоциональный калейдоскоп — это высечено на лице мимическими морщинами, чересчур глубокими даже для самой сухой 25 летней кожи. Его порывы, иной раз, только белым флагом и останавливай: на каждый шерох была своя непредсказуемая реакция. Точная симптоматика такова:
Спонтанная смена эмоций с переходами в резкую апатию.
Дисфория
Слабо-выраженные галлюцинации
Все это с периодическими обострениями по весне и осени.
— Если бы я не спросила, это бы осталось в секрете?
— Я хотел сказать тебе, когда буду сам готов.
Шизофрения не лечится — вот, что стало шоком. Но только до тех пор, пока Вадим не заверил меня, что его случай можно контролировать.
— Я думаю тебя взяли бы хоть курьером, или в бар играть в оркестре.
— Я не хочу сейчас об этом говорить.
Благими намерениями...
И все же, Вадим пообещал найти работу. Мол стадия расстройства не критичная, а его состояние уже давно не ухудшается. Главное, чтобы труд импонировал его душе. На радостях я даже согласилась приютить его в свою солидную однушку. Все расходы взяла на себя, чтобы Вадим копил пособия по безработице..
Нет худа без добра
Не могу таить, но что-то в этом было. Я не хочу клеймить себя синдромом спасателя, скорее, спящий до сих дней, материнский инстинкт сработал не туда. Я возжелала защитить любимого от всех тягот взрослого мира, коих он не познал, живя до 23 лет под крылом родителей до скандального отчисления из института. Отец хотел чтобы он стал программистом, но Вадим решил остаться собой. Так его выперли на улицу, словно бросили за борт. Благо, в море его жизни сейчас штиль, ибо на дворе июнь, а над головою новая крыша. Словно я стала для него новым родителем. Как бы не прискорбно, мне нравилось это романтизировать.
Уж не заметила, что через пол года совместной жизни Вадим так и не нашел работу. Я даже не видела его сидящим на сайтах вакансий. Стало понятно, что это не так уж и нужно, причем нам обоим. Мне нравилось заботиться о нем, и дело не только в слепой любви, меня дурманило чувство, что каждый мой подъем к 8 утра на учебу, затем смена в кофейне — инвестиция в чью-то жизнь, богоподобное спасение, благо, не требующее ничего взамен. От меня кто-то зависит. Я не была так уверена в собственной важности, когда все делала себе и для себя. Но теперь мне хотелось двигаться вперед. Более того, я должна. Ради нашего счастья.
Только сейчас, спустя 10 лет, эти воспоминания вызывают у меня ассоциацию с заведением щенка.
Мои родители познакомились с Вадимом только через год. Заверив их, что мой парень работает музыкантом в баре и оплачивает счета за квартплату, я старалась сводить все темы о его карьере, планах, и жилье на нет.
— Ну что вы со своим мирским заладили: дом, работа. Вадик на самом деле очень творческий, пишет стихи... — оправдываю его я, подобно адвокату дъявола.
— Наташ, ну подозрительный он какой-то. Взгляд такой бегающий, сам почти не говорит. Только вот про стихи свои да завывания на гитаре он тарраторит, не затыкаясь.
— Может, волнуется. У него просто проблемы на работе. Не хочет вас на гружать.
За все эти разговоры с родителями, я будто стала профессиональным дипломатом. Но как только входная дверь за ними щелкала замком, либо клалась трубка видео-звонка, все, скопившееся и безбожно утрамбованное в сочельник моей души, напряжение вмиг срывалось на Вадима.
— Почему ты такой закрытый с ними? Маме кажется, ты скрываешь что-то. Мы же все обсудили с тобой: уверенно делай вид, что работаешь на фрилансе!
— Я тебе актер, что ли? Твоя мама на меня тоже давит, будто не видит, что я не горю желанием трепаться о своих проблемах. Я не умею врать, понимаешь? —снова темные мешки под его глазами до краев наполнили слезы, но Вадим понимает, что нужно держаться. Хотя бы до развязки диалога.
Однако ж осенью, невзирая на нейролептики, любое «понимать» время от времени оглушали и добивали фантомные голоса в голове. Вадим то срывался на меня душегубными истериками, то уходил из дома на всю ночь. А я все грезила о своей роли «спасительницы», оставляя входную дверь открытой и обнуляя гнев диалогами сама с собой.
Рассеивание пелены
— Наташ, я понял, что работа мне не нужна вообще. — шел второй год. Вадим регулярно наблюдался терапевтом и пил таблетки.
— Это точно осознанное решение? Как же ты будешь жить?
— Ну, пока на пособия, у тебя. Потом как-то посмотрим.
Я не решилась с ним сприть. Опять же, театр одного актера: Наталья Фамина в роли Матери Терезы. Вадим выйдет на работу — для меня это сулило риски. Он ведь еще не до конца реабилитировался, мало ли, стресс, — а этого действительно мало, в сравнении с тем, что он в патовой ситуации мог бы натворить глупостей на эмоциях, поставив под удар свою репутацию и интересы клиента. Тогда его путь в достойную жизнь здорового человека оборвется на самом начале. А я чем рискую? Его пособий, да копейки со стритов, даже на что-то хватает.
И все же, терзали смутные сомнения. Я чувствовала, что вся моя «доблесть» —попытки удержать Вадима в этих отношениях. На третий год влюбленность окончательно и бесповоротно сошла на удобное сожительство. Я приносила в дом еду и доход, оплачивала счета и все прихоти Вадима. Его, полные юнной страсти, жаркие объятия в постели превратились в душные оковы. Между моей вечной загруженностью учебой и работой, его порывами, припадками, и беспокойством родителей, пестрили мгновения семейной идиллии и даже романтики. За них я хваталась, как за спасательный круг. Но все остальное время я будто бы тонула. Вадим тоже стал холоден, от того и непонятен. Что он чувствует ко мне? Переживем ли мы, нависший густой тучей над нашим семейным очагом, кризис? Опасно ли это для его ментального здоровья? Сможем ли мы жить как раньше?
Ответы на эти вопросы не понадобились, когда он встретил меня с работы на кухне и, отведя взгляд к окну, вдруг предложил расстаться.
Любовь живет три года
— Прости, Наташ. Мне самому было тяжело принять это решение, еще тяжелее будет, если ты при мне расстроишься, но так будет лучше. Я давно уже люблю другую. — шумно выдохнул — Но у нее сейчас тоже проблемы с жильем. Как бы сказать, она недавно обрела статус банкрота и сейчас мы можем жить только у ее мамы. Сама понимаешь, невыгодное дело. Мне стыдно, но можешь дать мне в долг? Сколько сможешь, я обязательно верну.
Я дала ему денег и отпустила. Из жилья, из отношений, из своей жизни. Три года назад ему была нужна я, сегодня такая же, как он — попрыгунья Стрекоза. Яркая, летящая, непосредственная дама с которой нет обязательств. Быть может только такая способна понять его.
Эпилог
Хочу посоветовать всем своим читательницам учиться любить не сердцем, а головой. Влюбиться в человека с расстройством — это не капкан, а лишь повод задуматься. Прежде всего о том, в порядке ли у вас самих с головой? Муж и жена — одна Сатана.
Я долго решалась на признание самой себе и своим родственникам в том, что приютить бездомного парня с расстройством — это мой уверенный поворот на дорогу к семейному счастью. А когда сказочный путь «через тернии к звездам» рука об руку с любимым превратился в блуждание по кругу с горой на плечах, стало боязно даже смотреть им в глаза.
Запах свободы
Я почувствовала его через месяц от расставания, когда вновь научилась дышать. Но искусство дышать ровно к творческим личностям непостижимо, в этом убедили меня «подсмывшийся» синий шегги; испещренная временем и рисунками акустическая гитара; бледные мраморы — пальцы; и летящий, как бы под Цоя, баритон. Когда он поднял на меня взгляд, к списку пришлось добавить россыпь веснушек по всему лицу и зеленые глаза. Я замерла на секунду: он понял, что за ним наблюдают. Делать нечего. Признав поражение, я бросила в раскрытый чехол от инструмент добрый полтинник. Но на этом история не кончилась.
Пожар начинается сискры
После средненького соло, которое он вывез сугубо на харизме неформального образа, между нами завязался диалог: о стритах, музыке, и непростом студенчестве. Представившись Вадимом, он стрельнул у меня номер и пригласил прогуляться в парк. Не стоило, ведь я, кажется, уже влюбилась.
Нам не требовалось второе свидание, чтобы сблизиться. На следующий же день я привела его к себе в квартиру и он остался на ночь.
Роковой диалог
Вадим — настоящий самородок во всех смыслах и окрасах. Одна встреча с ним бросала меня то в жар, то в холод по многу раз. К счастью, этот молодой человек, сам бросивший разве что вышку на программиста, всегда непрочь поделиться курткой. Для меня наши отношения стали единственной причиной отклониться от маршрута: дом, работа, университет. Теперь я внимательнее следила за своей внешностью, ведь почти каждый день был шанс, что Вадим позовет меня на свидание в какое-нибудь романтичное место. Он мог бы стать для меня новой надеждой на счастье. Затаившееся в начале «бы» отсылает к нашей встрече у меня дома, когда я в конец оставила надежду, что он расскажет мне об этом сам:
— Я все спросить хотела, ты работаешь?
Затишье.
— Только стритую пока, а что?
— Просто заметила, что ты часто у друзей ночуешь, и ходим мы постоянно только ко мне домой, будто своего у тебя нет. — предположила я, шутя.
— Ну, как сказать тебе — выдержал паузу и опустил взгляд — Я бомж пока что. Вот, стритами да социальными пособиями питаюсь. Постараюсь скоро накопить на съем.
Я округлила глаза. Неловкую тишину разгонял лишь не менее неловкий смех Вадима.
— Почему работу не ищешь? Я понимаю, творчество, но зимой струны порвутся от холода. Как дальше то жить?
— На нормальную работу с диагнозам не берут.
— А что у тебя?
Он вздохнул и сдавленно выплюнул:
— Гебефренная шизофрения.
У страха глаза велики?
Я невольно отшатнулась, а Вадим чуть не заплакал. Стало шоком не само наличие диагноза: в моей голове ни единожды всплывали пункты из любительских статей о психических отклонениях разных селебрити, когда я вспоминала о повадках Вадима и находила там целый букет самых разных причин отправить его в дурку. Он хронический эмоциональный калейдоскоп — это высечено на лице мимическими морщинами, чересчур глубокими даже для самой сухой 25 летней кожи. Его порывы, иной раз, только белым флагом и останавливай: на каждый шерох была своя непредсказуемая реакция. Точная симптоматика такова:
Спонтанная смена эмоций с переходами в резкую апатию.
Дисфория
Слабо-выраженные галлюцинации
Все это с периодическими обострениями по весне и осени.
— Если бы я не спросила, это бы осталось в секрете?
— Я хотел сказать тебе, когда буду сам готов.
Шизофрения не лечится — вот, что стало шоком. Но только до тех пор, пока Вадим не заверил меня, что его случай можно контролировать.
— Я думаю тебя взяли бы хоть курьером, или в бар играть в оркестре.
— Я не хочу сейчас об этом говорить.
Благими намерениями...
И все же, Вадим пообещал найти работу. Мол стадия расстройства не критичная, а его состояние уже давно не ухудшается. Главное, чтобы труд импонировал его душе. На радостях я даже согласилась приютить его в свою солидную однушку. Все расходы взяла на себя, чтобы Вадим копил пособия по безработице..
Нет худа без добра
Не могу таить, но что-то в этом было. Я не хочу клеймить себя синдромом спасателя, скорее, спящий до сих дней, материнский инстинкт сработал не туда. Я возжелала защитить любимого от всех тягот взрослого мира, коих он не познал, живя до 23 лет под крылом родителей до скандального отчисления из института. Отец хотел чтобы он стал программистом, но Вадим решил остаться собой. Так его выперли на улицу, словно бросили за борт. Благо, в море его жизни сейчас штиль, ибо на дворе июнь, а над головою новая крыша. Словно я стала для него новым родителем. Как бы не прискорбно, мне нравилось это романтизировать.
Уж не заметила, что через пол года совместной жизни Вадим так и не нашел работу. Я даже не видела его сидящим на сайтах вакансий. Стало понятно, что это не так уж и нужно, причем нам обоим. Мне нравилось заботиться о нем, и дело не только в слепой любви, меня дурманило чувство, что каждый мой подъем к 8 утра на учебу, затем смена в кофейне — инвестиция в чью-то жизнь, богоподобное спасение, благо, не требующее ничего взамен. От меня кто-то зависит. Я не была так уверена в собственной важности, когда все делала себе и для себя. Но теперь мне хотелось двигаться вперед. Более того, я должна. Ради нашего счастья.
Только сейчас, спустя 10 лет, эти воспоминания вызывают у меня ассоциацию с заведением щенка.
Мои родители познакомились с Вадимом только через год. Заверив их, что мой парень работает музыкантом в баре и оплачивает счета за квартплату, я старалась сводить все темы о его карьере, планах, и жилье на нет.
— Ну что вы со своим мирским заладили: дом, работа. Вадик на самом деле очень творческий, пишет стихи... — оправдываю его я, подобно адвокату дъявола.
— Наташ, ну подозрительный он какой-то. Взгляд такой бегающий, сам почти не говорит. Только вот про стихи свои да завывания на гитаре он тарраторит, не затыкаясь.
— Может, волнуется. У него просто проблемы на работе. Не хочет вас на гружать.
За все эти разговоры с родителями, я будто стала профессиональным дипломатом. Но как только входная дверь за ними щелкала замком, либо клалась трубка видео-звонка, все, скопившееся и безбожно утрамбованное в сочельник моей души, напряжение вмиг срывалось на Вадима.
— Почему ты такой закрытый с ними? Маме кажется, ты скрываешь что-то. Мы же все обсудили с тобой: уверенно делай вид, что работаешь на фрилансе!
— Я тебе актер, что ли? Твоя мама на меня тоже давит, будто не видит, что я не горю желанием трепаться о своих проблемах. Я не умею врать, понимаешь? —снова темные мешки под его глазами до краев наполнили слезы, но Вадим понимает, что нужно держаться. Хотя бы до развязки диалога.
Однако ж осенью, невзирая на нейролептики, любое «понимать» время от времени оглушали и добивали фантомные голоса в голове. Вадим то срывался на меня душегубными истериками, то уходил из дома на всю ночь. А я все грезила о своей роли «спасительницы», оставляя входную дверь открытой и обнуляя гнев диалогами сама с собой.
Рассеивание пелены
— Наташ, я понял, что работа мне не нужна вообще. — шел второй год. Вадим регулярно наблюдался терапевтом и пил таблетки.
— Это точно осознанное решение? Как же ты будешь жить?
— Ну, пока на пособия, у тебя. Потом как-то посмотрим.
Я не решилась с ним сприть. Опять же, театр одного актера: Наталья Фамина в роли Матери Терезы. Вадим выйдет на работу — для меня это сулило риски. Он ведь еще не до конца реабилитировался, мало ли, стресс, — а этого действительно мало, в сравнении с тем, что он в патовой ситуации мог бы натворить глупостей на эмоциях, поставив под удар свою репутацию и интересы клиента. Тогда его путь в достойную жизнь здорового человека оборвется на самом начале. А я чем рискую? Его пособий, да копейки со стритов, даже на что-то хватает.
И все же, терзали смутные сомнения. Я чувствовала, что вся моя «доблесть» —попытки удержать Вадима в этих отношениях. На третий год влюбленность окончательно и бесповоротно сошла на удобное сожительство. Я приносила в дом еду и доход, оплачивала счета и все прихоти Вадима. Его, полные юнной страсти, жаркие объятия в постели превратились в душные оковы. Между моей вечной загруженностью учебой и работой, его порывами, припадками, и беспокойством родителей, пестрили мгновения семейной идиллии и даже романтики. За них я хваталась, как за спасательный круг. Но все остальное время я будто бы тонула. Вадим тоже стал холоден, от того и непонятен. Что он чувствует ко мне? Переживем ли мы, нависший густой тучей над нашим семейным очагом, кризис? Опасно ли это для его ментального здоровья? Сможем ли мы жить как раньше?
Ответы на эти вопросы не понадобились, когда он встретил меня с работы на кухне и, отведя взгляд к окну, вдруг предложил расстаться.
Любовь живет три года
— Прости, Наташ. Мне самому было тяжело принять это решение, еще тяжелее будет, если ты при мне расстроишься, но так будет лучше. Я давно уже люблю другую. — шумно выдохнул — Но у нее сейчас тоже проблемы с жильем. Как бы сказать, она недавно обрела статус банкрота и сейчас мы можем жить только у ее мамы. Сама понимаешь, невыгодное дело. Мне стыдно, но можешь дать мне в долг? Сколько сможешь, я обязательно верну.
Я дала ему денег и отпустила. Из жилья, из отношений, из своей жизни. Три года назад ему была нужна я, сегодня такая же, как он — попрыгунья Стрекоза. Яркая, летящая, непосредственная дама с которой нет обязательств. Быть может только такая способна понять его.
Эпилог
Хочу посоветовать всем своим читательницам учиться любить не сердцем, а головой. Влюбиться в человека с расстройством — это не капкан, а лишь повод задуматься. Прежде всего о том, в порядке ли у вас самих с головой? Муж и жена — одна Сатана.
